#14, 11 апреля 2000 года. Содержание предыдущего номера...

NOT PARSED YET

Девушка с серьезными намерениями Лариса СЕХОН (N14 от 11.04.2000) Я люблю ее много лет, много - неважно сколько. Люблю бабской ревнивой, требовательной любовью, поэтому легко могла бы написать одни гадости. Не буду и стараться быть объективной. Сейчас, когда наши дочери почти достигли возраста нашего пылкого знакомства, мы вынужденно вспоминаем то время. Когда выезжаешь на хайвэй, нельзя замедляться "i" (N14 от 11.04.2000) Месяц назад ("i" № 9, с. 17) "i" начал публиковать заметки московского аспиранта-химика Василия КЕМАЕВА, который выиграл конкурс по программе SABIT (Special American Business Internship Training Program) и оправился работать в Детройт, в корпорации "Форд". В первом своем материале Василий рассказал о том, как проходил конкурс, и о том, как представлялась работа в Америке отсюда, из России. Сегодня - продолжение этого рассказа. 1 ------------------- Девушка с серьезными намерениями Лариса СЕХОН (N14 от 11.04.2000) Я люблю ее много лет, много - неважно сколько. Люблю бабской ревнивой, требовательной любовью, поэтому легко могла бы написать одни гадости. Не буду и стараться быть объективной. Сейчас, когда наши дочери почти достигли возраста нашего пылкого знакомства, мы вынужденно вспоминаем то время. Ирка жила с отцом, уже тогда известным адвокатом. Мать ее умерла, я знаю ее только по портретам - помню их все: большой маслом и много фотографических - в белой косынке, с распущенными волосами. Мать была красавицей. Отец много работал, часто уезжал, и в темную квартиру на первом этаже одного из сретенских переулков валил гость и в дверь и в окно. Когда сейчас мы жалуемся, что дочери стали невыносимы, Генрих Павлович авторитетно свидетельствует: мы были не лучше. Значит, нас еще ждут тяжелые дни. Через год неразлучной дружбы Ирка бросила сначала теннис, потом историко-архивный, я чудом удержалась на журфаке. От ее юношеского увлечения авангардной скульптурой осталась кличка "барахло" и остатки утильсырья в комнате. Я перестала рисовать и забыла дорогу в редакции. Пришла пора других увлечений. У меня были просто поклонники, романы, случайные связи, у нее - женихи. Она влюблялась, как одержимая, с первой же встречи на всю жизнь. И только с серьезными намерениями. Нам повезло, что в половом вопросе наши вкусы оказались совершенно противоположны. Она никогда не одобряла моего выбора, а я от ее просто приходила в отчаяние, во всяком случае поначалу. Привыкнув, я начинала находить в нем положительные качества, но тут он оказывался негодяем, и взамен предлагался следующий, который уже совершенно не лез ни в какие ворота. Когда на мой суд был представлен киевский мультипликатор Игорь Ковалев, он косил под слабоумного. Рот полуоткрыт, глаза в разные стороны, рыжий вихор вымазан каким-то украинским салом. Я только руками развела. Уж на что был терпелив Генрих Павлович, но и он что-то сказал по поводу этого персонажа. Разумеется, Ирка тут же вышла за него замуж. Потом было несколько лет затишья. Мы жили семьей на "даче в Павшине". Дача в Павшине была не дача, а дом на трех хозяев, сейчас бы назывался коттедж, одну часть по случаю купил Генрих Павлович, а другую мы с мужем снимали у вдовы какого-то посла, и находился дом не в Павшине, а в Красногорске, но я не помню, чтобы его кто-нибудь называл по-другому. Мужья работали, дочки росли, а мы пили кофе, курили и разговаривали. Генрих Павлович без устали рассказывал нам анекдот про двух женщин, просидевших двадцать лет в одной камере и поболтавших после освобождения еще сорок минут у ворот. Как-то незаметно по настоянию отца Ирка поступила в Иняз на вечернее и со временем даже получила диплом. А английский она и раньше знала. Наши дочери были молочные сестры. Нас звали "мама Ира и мама Лора и папа Игорь с папой Борей". Свое мнение о Ковалеве мы изменили, достоинств у него оказалась масса, главное - выдающиеся педагогические таланты. Ну, а муж - какой муж из гениального художника! Мой муж был тоже творческой личностью, и нам с Иркой всегда было о чем поговорить. Как-то Ковалеву на студию прислали настоящую голландскую гуашь. Он часто работал дома и принес комплект красок с собой. Даже сейчас, когда все более-менее привыкли к хорошим вещам, окружающим нас в быту, я испытываю специальное наслаждение в магазинах художественных принадлежностей, перебирая эти тяжеленькие баночки всех цветов и оттенков с аккуратно пригнанными крышками, но в то время эти краски были гораздо больше, чем просто дорогая качественная вещь, это был знак из другого мира, символ лучшей жизни. Игорь позвал нас смотреть. Мы их трогали, открывали, нюхали. Ясно, что детям запретили даже близко подходить. Может, из-за осложнившихся отношений с Игорем, а может, просто из-за притягательности этих красок Ирка стала рисовать. Игорь поставил ей пару натюрмортов, потом она попробовала писать портреты. У нее не было ученических работ, самые первые вещи были одними из самых удачных. В них сразу обозначился ее собственный стиль, характер, взгляд. Портретов было больше, чем натюрмортов, - автопортреты, групповые портреты, много портретов отца. Тайно я обижалась, что она не рисовала меня, хотя нет, однажды она нарисовала меня в чужой шубе, но это была явная неудача, что было еще обиднее. Ей тогда все время не хватало объектов. Она делала по нескольку портретов за вечер. Рисование, как любовь, захватило ее с потрохами. И так же, как все ее любови, в конце концов прошло. Когда в восемьдесят восьмом Игорь повез ее картины на выставку в Испанию вместе с работами художников тогда новорожденной студии "Пилот", все уже было кончено. От этого периода осталось несколько картин, которые вместе с ее отцом переезжают уже на третью квартиру в компании полотен гораздо более именитых художников и вызывают неизменное удивление гостей. - А это чей натюрморт? Таким тоном, что, если услышат в ответ "Шагал" или "Малевич", сейчас же скажут, ну да, конечно, вроде как это я не сразу узнал... - Иркин. - Да ну? А в то время нами с новой силой овладела охота к перемене мест. Все эти годы мы думали и говорили об отъезде. Кто тогда не думал? Но больше все-таки говорили. А тут вдруг обстоятельства сложились так, что стало реально. В какой-то момент позвонила неизвестная кузина Тина Падова из Франции. Внучка двоюродного брата иркиного дедушки. Она приехала на курсы русского языка, по фамилии разыскала родственников, попала в Павшино и увязла на несколько месяцев в этом доме. Полученное в нем домашнее образование в смыле языка было не менее значительным, чем в институте им. Пушкина. Ирка начала подрабатывать переводами. Водила по Москве группы и индивидуальных туристов. У нее появились знакомые англичане, а один американец стал писать ей длиннейшие письма. В 89-м году моя семья уехала во Францию. Это был последний год, когда отъезд считался безвозвратным. Мы простились. Через год Ирка с дочерью приехала в Париж. Ковалев остался в Москве, но уже мог приезжать к ней достаточно часто, чтобы семейные отношения считались сохранившимися. Ирка поступила учиться французскому в Сорбонну. А еще через полгода произошла глупейшая история, перевернувшая все ее планы, весьма характерная для нее история. Жалея пропадавший обратный билет, она решила смотаться на Новый год в Москву. Воспользовавшись полученным с таким трудом и без соблюдения формальностей французским видом на жительство. В первые же минуты в Шереметьеве у нее украли сумочку со всеми документами. Французское посольство в Москве восстановить документы отказалось, отказали даже в туристической визе. За полгода проведя невероятную организационную работу, прибегнув к услугам того самого американца, писавшего длинные письма, Ирка поставила Ковалева перед выбором: или она подписывает заявление о разводе, или он подписывает контракт с мультипликационной студией "Класки-чупо" в Лос-Анджелесе. Игорь предпочел контракт. Он закончил фильм "Андрей Свислоцкий", и в 91-м они переехали в Лос-Анджелес. Кто уезжал с мужем за границу, знает, какое тяжкое испытание это для семейных уз. Даже при том, что с самого первого дня у Игоря была работа, работа по его специальности, любимая и хорошо оплачиваемая (52 тысячи в год), он тяжело переживал отъезд. Английский его был мизерный, машину водить он не умел, и всякие бытовые трудности сводили его с ума. Весь быт Ирка взвалила на себя. Из Москвы казалось, что западный быт - сплошная partie de plaisir: ты только платишь и все получаешь в лучшем виде. Остается только работать и зарабатывать. К этому мы себя и готовили. Не знаю, может, бывают люди, получающие удовольствие от хождения по инстанциям для получения документов, от переписки с банком, заполнения бесконечных страховок, контрактов, налоговых деклараций - мы даже слов таких тогда не знали, прости Господи. А тут еще рядом муж, такой же беспомощный в этих вопросах, а то и еще более, если это возможно, превращает свою беспомощность в позицию: этим я заниматься не могу. А вокруг полно местных мужчин, для которых эта сторона жизни сложности не представляет, которые уверены в себе, не ноют, не рефлексируют... Ну, и начинаешь делать сравнения. Моя семья на этом этапе дала сильную трещину. Иркина накренилась, но удержалась. Отчасти из-за того, что при более детальном сравнении американцы безусловное лидерство теряют. Первый год жизни в Лос-Анджелесе она подрабатывала нянькой и давала уроки тенниса детям. Конечно, она зарабатывала меньше Игоря, сильно меньше, но тогда и эти деньги были очень нелишние. Кроме того, она служила Ковалеву переводчиком, шофером для всей семьи: Лос-Анджелес - без машины никуда. А Игорь профессионально рос очень быстро. Каждые полгода ему прибавляли зарплату. В 94-м они купили собственный дом. Не роковым образом, но на их финансовом положении эта покупка сказалась. Ирка опять стала думать о работе. Но теперь ее запросы были уже существенно выше. Она пошла учиться арт-бизнесу у лос-анджелесской галерейщицы русского происхождения Светланы Дарсалия. Из арт-бизнеса ничего не вышло, но она свела знакомства с разными художниками, с Ричардом Беком в том числе, почему-то я не взяла на заметку это имя, хотя в письмах оно упоминалось. А что до бизнеса, то я с самого начала считала ее шансы равными нулю. И другое ее начинание меня удивило, когда она пошла учиться компьютерному дизайну в университет. Как-то в моем сознании Ирка и компьютеры плохо сочетались. Я подумала тогда: выброшенные деньги. Сейчас, восстанавливая в памяти подробности ее биографии, я спросила, сколько стоил курс. Год обучения стоил всего тысячу долларов. В курс входили и занятия фотографией. Что-то она писала мне о своих успехах, но тогда я внимания и на это не обратила - я разводилась с мужем, переезжала в Москву, не до того мне было. В самое тяжелое для меня время - когда муж ушел из семьи, но мы еще работали с ним вместе - Ирка приехала ко мне во Францию, чего я ей в жизни не забуду. Тогда в виде общих утешений она говорила, что семьи наши развалились давно и жалеть в сущности не о чем, и она бы и сама ушла от Ковалева, да боится, что он без нее пропадет. Надо сказать, что в отношении собственного мужа я тоже долго испытывала подобные чувства, но тогда эти речи мало меня утешили. Утешило меня время, да так быстро, что даже мужа это сильно задело. Поэтому, когда грянул Иркин развод, я отнеслась к нему философски. Подумаешь, один муж ушел, другой пришел, чего беспокоиться. И к ней в Лос-Анджелес не поехала и за это себя потом корила. Потому что доводы разума в таких ситуациях не помогают. Она переживала сильнее меня. И дольше. Целый год. Вот уж действительно, плачем только потерявши. Кроме того, ей пришлось вести бракоразводный процесс в Америке, он стоил ей много нервов, а Игорю много денег. Лечить нервы она приезжала в Москву. Лежала в Соловьевке. Похудела на 20 кило. Там я ее навещала. Надо сказать, в этом доме скорби мы премило проводили время. Но через год всплыл тот самый Ричард Бек, которого я когда-то не заметила, и она ожила. И даже поправилась. И пошла учиться уже фотографии отдельно. Сначала в Лос-Анджелесе, а потом в Лондоне, куда они с Ричардом переехали. Он англичанин, в Америке жил из-за заработков, но все мечтал вернуться в Англию. И так удачно совпало, что Ирке Лос-Анджелес тоже совершенно разонравился. Когда речь идет о Падве, нет нужды писать, что она вышла за Ричарда замуж. И будет повторением писать, что мне он сразу не понравился - старый какой-то, смурной, опять художник и совершенно без денег. Когда мы с ним познакомились поближе, я его вполне полюбила, хотя богаче он не стал, моложе тоже. Ирке с ним хорошо, и она утверждает, что этот уж точно на всю жизнь. А в Лондоне она пошла учиться только фотопечати, и к ней пришла еще одна большая любовь ее жизни. Я таких слов не говорю, Ирка обычно тоже, но это она сама мне сказала: - Печать - таинство, над которым ты не имеешь власти. Верх блаженства - сознание, что ты управляешь этим процессом, до конца не уверенная, что это именно ты. Это сродни медитации, теряется ощущение времени. Хотя сам процесс связан с измерением времени, эти минуты и секунды не имеют ничего общего с тем временем, которое считаешь, когда надо успеть на автобус или вернуться домой... Для кого-то это вещь очевидная, но я не знала, что не все фотографы сами печатают свои снимки, что есть отдельная профессия - печатальщик. И что бы Ирке не заняться одной печатью, раз она от нее получает такое удовольствие? - Бывают люди с призванием к педагогике, - объяснила она, - но одни берутся воспитывать чужих детей, а другие рискуют ставить эксперименты все-таки на своих. Я из последних. Боюсь ответственности... Ее фотографии действительно напоминают ее детей. Их не так много, как мне бы хотелось. Но они - ее слепки. Они ни под кого не подделываются, в них я вижу ее любовь, ее жизнь, она, эта жизнь, не такая, какой я желала бы ей, но другой она быть не может. И все это на одном листке фотобумаги. В издательстве "Вагриус" готовится к печати альбом ее фотографий Лос-Анджелевского периода. Зная Иркину непредсказуемость, или, вернее, предсказуемость, мы все, кто ее любит, живем в постоянном страхе: вдруг она опять чего-нибудь выкинет? Мой новый муж, человек, лишенный сентиментальности, говорит, что гарантией стабильности Иркиной жизни были бы муж, который бы ее регулярно бил и держал в ежовых рукавицах, и редактор, который гонял бы ее как сидорову козу, а платил бы мало и неаккуратно. Подумав, я решила Ричарду кое-что посоветовать, а уж редактора "iностранца" учить не надо. /Истории/ -------------------- Когда выезжаешь на хайвэй, нельзя замедляться "i" (N14 от 11.04.2000) Месяц назад ("i" № 9, с. 17) "i" начал публиковать заметки московского аспиранта-химика Василия КЕМАЕВА, который выиграл конкурс по программе SABIT (Special American Business Internship Training Program) и оправился работать в Детройт, в корпорации "Форд". В первом своем материале Василий рассказал о том, как проходил конкурс, и о том, как представлялась работа в Америке отсюда, из России. Сегодня - продолжение этого рассказа. ШЕРЕМЕТЬЕВО. ФРАНКФУРТ. КОВРЫ Вылет был назначен на 7 утра, регистрация - за 2 часа, поэтому пришлось тащиться в Шереметьево среди ночи. Таможню, регистрацию, пограничный контроль я прошел без осложнений, хотя был к ним готов: ну не может же такого быть, что на халяву зовут в Америку, обещают золотые горы - и все идет как по маслу. Однако все прошло именно так. И в 6.45 я сидел в кресле аэробуса А-310-20 компании Lufthansa, готовящегося взять курс на Франкфурт-на-Майне. Стюардессы в самолете все были немками, одеты и выглядят так, будто для них это не очередной полет, а выпускной бал. С пассажирами они обращаются, будто в салоне собрались их лучшие друзья - улыбка в 32 зуба, участие и забота, как о маленьких детях. Подали завтрак. Филе цыпленка, белая рыба, несколько видов сыра и кофе с коньяком. Постоянно разносили соки и напитки различной крепости. Аэропорт Франкфурта огромен и вылизан до блеска - Ш-2 с ним и рядом не лежало. Множество залов в разных уровнях, соединенных между собой длинными коридорами. Все застелено коврами. Цены в duty free существенно ниже шереметьевских ("Мартини" за 3 доллара, например). У каждого, кто делает покупки в беспошлинном магазине, спрашивают билет, и тех, кто летит в страны Европейского Союза, вежливо разворачивают: в магазинах обслуживают лишь тех, кто летит за его пределы. Пассажиры одеты кто во что горазд - я, например, был одет еще по-зимнему (куртка, шапка, зимние ботинки), а по эскалатору спускались люди в шортах и майках: во Франкфурте пересекаются маршруты со всего мира. КАНАЛЫ. ТРЯСКА. ВРЕМЯ До Детройта летели на другом самолете, раза в три больше первого. Он был полупустой, и я занял весь средний ряд из четырех кресел, раскидав по ним выданные мне одеяла и подушки. На стенках-перегородках между салонами укреплены плоские 13-дюймовые телевизоры, еще пара выезжает из потолка, у каждого пассажира в кресле есть наушники и переключатель каналов. Всего каналов штук 15, по двум - звуковое сопровождение видеопрограммы на немецком и английском языках, по остальным музыка разных жанров - от жесткого ритм-блюза до кантри и арабских песен. Еще есть классный канал, по которому всю дорогу вкрадчивый голос, не переставая, убеждает, что все хорошо, полет проходит нормально, мы не разобьемся, потому что самолеты - очень надежная штука, и так далее. За 2 часа до посадки стюардессы раздали всем пассажирам бланки таможенных деклараций и еще каких-то документов, которые, как потом выяснилось, стали на ближайшие полгода самым важным для нас документом - форму I-94. После этого по ТВ начался видеофильм о том, как эти бумаги заполнять. Стюардессы ходили по рядам и тоже объясняли, что где писать. Мне удалось правильно заполнить декларацию и форму I-94 с пятого раза. Нас запугали, что не должно быть никаких помарок и исправлений, поэтому две бумажки я запорол из-за того, что никак не мог правильно написать дату своего рождения: по американским правилам, сначала надо писать месяц, а потом число. И еще цифра 7 у них пишется без поперечной палочки, почти как единица. В конце концов со мной рядом села стюардесса, и мы вместе не спеша заполнили все бумаги. ТАМОЖНЯ. БАБУШКИ. ЖИЛЬЕ Как ни вдыхал я воздух на летном поле в Детройте, пытаясь почувствовать дух свободы, вольной жизни и всего прочего, с чем всегда ассоциировались у меня США, ничего особого я не учуял. Но эмоциональный подъем был, и полчаса в очереди к офицеру СИН не показались мне утомительными. Кроме нас, 19 русских, прилетевших работать на "Форд", в очереди на пограничном контроле стояли человек восемьдесят каких-то азиатов, на вид индусов или пакистанцев, у каждого по 3-4 маленьких ребенка. В аэропорту меня снова поразило ковровое покрытие везде, где можно и нельзя, контрастирующая с ним обшарпанность всего оборудования, а также большое количество темнокожих - и пассажиров, и персонала. Белый офицер по имени чуть ли не Билл Смит устало, но приветливо посмотрел на меня, спросил, как я долетел и надолго ли к ним в США, а потом проштамповал мой паспорт и бумаги и приветственно взмахнул рукой - Welcome to the US! Обидно, что не было никакого таможенного контроля, выходит, вези хоть мешок героина? Была, правда, среди нас одна суперправильная тетя, которая в строке декларации, посвященной продуктам питания, растениям и овощам, зачем-то написала, что у нее с собой несколько банок консервов. Ее тормознули и заставили все это оставить. В письме, полученном еще в Москве и кончавшемся бодрой фразой Have a great day, было сказано, что в аэропорту нас будут встречать две женщины с табличкой в руках. Нас действительно встретили, но не женщины, а почти бабушки. Одна из них - чуть ли не в синих буклях, но очень важная и похожая на Маргарет Тэтчер - оказалась координатором всех международных контактов университета Мичигана в городе Диборн. Бабушки нас пересчитали, построили и отвели к двум красным миниавтобусам с эмблемой Ford на бортах. В тот день в Детройте было довольно холодно. Снега не было, но около нуля, и пожилой чернокожий шофер, который помог нам грузить наши баулы, был одет в серое драповое пальто и в чуть ли не в пыжиковую ушанку - почти как Брежнев на мавзолее. Миниавтобусы повезли нас к дому. Но чем дольше мы ехали, тем больше мой восторг по поводу прибытия в Америку сменялся недоумением. Начать с дорог, вернее с качества их покрытия. Оно ужасное - весь асфальт в трещинах и ямах. Таких дорог в Москве нет уже года четыре. Естественно, мы молчать не стали и тут же поделились нашими ощущениями с водителем и бабушками. По мере удаления от аэропорта вдоль дороги стали появляться одно-двухэтажные домики, все такие беленькие и замызганные, будто едешь по дачному поселку с домиками-скворечниками и участками в 6 соток. Все домики какие-то мелкие, бестолковые, заборов между участками нет, да и деревьев не видно. Выглядело это диковато, а из-за серого дня - и весьма печально. Это был город Диборн, где нам предстояло жить. Бабушки начали выкрикивать фамилии - в каждый домик селили по три-четыре человека. Наш с Лешей и Сашей (два парня из Питера) оказался двухэтажным, кирпичным, мрачноватым снаружи. Долго не могли открыть замок, что-то заржавело. Даже не тоска общаги пробрала меня, когда я поднимался на крыльцо с чемоданами, а ощущение полной оторванности от всего - от дома, от своей страны, от того, что было раньше. Но внутри все оказалось не так уж плохо: все беленькое - стены, мебель, потолок, только ковровое покрытие - цвета сливок. На первом этаже огромная кухня. В ней здоровенный холодильник No-Frost с запасом еды и питья, посудомоечная машина с запасом моющих средств, разделочные столы, полотенца с салфетками, электроплита с грилем, вытяжкой и подсветкой (правда, половина конфорок в плите не работала, а рядом лежала записка, что все будет наложено в течение следующего дня). Тут же, на первом этаже - столовая с огромным красным деревянным столом и неподъемными, такими же красными стульями и люстрой и гостиная - с двумя диванами, журнальными столиками, торшерами и телефоном. На втором этаже, куда надо подниматься по двухпролетной лестнице с изящными перилами - три отдельных спальни, меньшая метров 12, большая - около 20. В каждой спальне - закутки-кладовки, типа стенных шкафов с полками и вешалками, но таких размеров, что там можно поставить пару столов и стульев. Туалетов в доме три - один внизу и два наверху - с ванными. На всех окнах жалюзи, на всех дверях внизу прибиты пружинные штучки, похожие на антенны, чтобы двери не бились о стены. Если эту штучку случайно задеть, она довольно долго и интенсивно издает звук типа тр-рр-рр-рррр, что поначалу сажало на измену, в смысле - пугало. В ванных комнатах в потолок вмонтированы вентиляторы, которые включаются, когда моешься, чтобы, не дай бог, не запотели зеркальные стены. Также предусмотрено ночное ненавязчивое освещение критичных мест типа лестницы и ванных комнат. Все выключатели продублированы - можно зажечь свет на втором этаже, а погасить его на первом. Ну и так далее. ИНДЕЙКА. ВАННА. ПЕРЕХОД Разгрузив сумки, мы с Сашей и Лешей отметили прибытие закупленными во франкфуртском дьюти фри напитками и пошли искать ближайший супермаркет, чтобы чем-то поужинать (было еще непоздно, но что-то в организме говорило, что пора спать). Ужинать крекерами и яичницей из оставленных для нас продуктов почему-то не хотелось. Супермаркет с названием "Фармер Джек" оказался метрах в восьмистах от дома, по другую сторону улицы. Однако возникла проблема, как туда добраться, так как тротуаров вдоль дороги нет, переходов тоже. Пришлось топать по газонам, кое-где покрытым снегом, и переходить дорогу на ближайшем перекрестке. То ли вид у нас был совсем чумной, то ли так принято, но все машины, только мы делали первый шаг на проезжую часть, резко останавливались и ждали, пока мы проследуем. Как впоследствии выяснилось, тут никто пешком не ходит, а если и ходит, то пешеход всегда прав. Магазин поразил огромной площадью, полным отсутствием покупателей и бесконечными рядами полок с бесконечным разнообразием продуктов. Большую часть продуктов мы до сих пор не можем опознать и покупаем только то, с чем разобрались. В тот первый день мы купили уже готовые - поджаренные ноги индейки, прямо горячие и пахнущие очень привлекательно. Купили, принесли домой и начали есть, но не тут-то было. У них внутри обнаружились такие огромные то ли хрящи, то ли что-то еще, что ужевать их было просто невозможно. Кроме того, они оказались настолько огромными, что мы ели их еще дня три. Попытка принять душ в тот день тоже кончилась вничью. Горячая вода, оказывается, не подается централизованно по трубам, а греется прямо у нас в подвале в специальном котле ограниченной емкости, поэтому воды хватает ровно на тридцать минут, потом надо делать перерыв на час, ждать, пока она снова не согреется. Короче, я домывался холодной водой. ХАЛЯВА. ЧЕКИ. МЕБЕЛЬ Наутро, как нам было велено накануне, мы собрались в 7 (семь!) на улице в условленном месте неподалеку от нашего дома. Там нас уже ждали два микроавтобуса от Форда - шаттла, как они тут называются, и нас повезли в университет. Как и все остальное здесь, он поразил своей огромностью, добротностью всего, что в нем есть, и пустотой. Огромные холлы с диванами и телевизорами, пальмы в кадках, стеклянные стены и двери. Кстати, все входные двери в общественных местах - открываются автоматически - не только разъезжаются в стороны, но и распахиваются, будто с той стороны кто-то идет и ее открывает. Во всех помещениях ковры, повсюду шуршат кондиционеры, причем не в окне, а центральные. В центральном холле - атриуме с прозрачной крышей и растущими из пола деревьями - для нас были накрыты столы с континентальным завтраком - обилие разных булочек, соков, кофе, чипсов и поджаренного бекона. Потом нас собрали в большом классе. На столах - таблички с именами и степенями каждого из нас. Мы расселились по местам, кстати, все рабочие офисные кресла у Форда позволяют, и даже призывают на них раскачиваться - сидеть прямо, просто откинувшись на спинку, в них нельзя, кресло вместе с тобой откидывается назад. Бабушки поздравили нас с прибытием, еще раз представились и раздали каждому по огромной папке-скоросшивателю листов на сто с расписанием всей нашей жизни здесь. Там был перечень всех семинаров, которые мы должны посетить, и приблизительный бизнес-план каждого из нас: чего от нас ожидают в смысле научной работы. Кроме того, в папке были карты города и окрестностей, достопримечательности, музеи и их описания, расположение и режим работы магазинов и почты, расписание автобусов и поездов, а также инструкция по пользованию нашим домиком: как его мыть-чистить и как пользоваться всяким оборудованием. Организационная часть продолжалась часа три. Потом нас вывели обратно в атриум, где уже были накрыты столы для ланча. По системе шведского стола нам предлагалось шесть разных салатов, гарниры и прочее, но основное блюдо - здоровенный шматок мяса, размером примерно со словарь Мюллера на 160 тысяч слов. Дальнейшее помнится смутно, поскольку, запив все это литром ледяного пепси, я осел в удобном раскачивающемся кресле. Но поспать не дали - пришла тетя из банка и начала раздавать чековые книжки, собирать подписи на документы для оформления кредитных карт и объяснять, как всем этим пользоваться. Естественно, мы завалили ее бестолковыми вопросами, но тетя не нервничала, а по шесть раз повторяла каждому, что если вдруг звонит телефон и у вас начинают вежливо выяснять номер вашей кредитки и счета, то надо не менее вежливо посылать их подальше и звонить в полицию. Вообще со всем, что связано с кредитными картами, было рекомендовано проявлять осторожность. Так, все больше не нужные деловые бумаги, счета и квитанции, на которых есть имя, адрес или номер счета, лучше не выбрасывать в мусор, а рвать на части и спускать в унитаз, поскольку есть, мол, такие люди, которые лазят по мусорным контейнерам в поисках информации. ПДД. "ШЕВРОЛЕ-КОРВЕТ". ВОЖДЕНИЕ Часа через два после очередного закусона из чипсов, небольших пирожных и газировки нас вновь усадили в класс, и перед нами предстал некий Рассел - крепенький дедок, который должен нас всех обучить вождению и местным правилам дорожного движения. Контрактом предусмотрено, что мы обязаны пройти эти занятия и получить местные права, только тогда нам дадут машины, а пока с работы и на работу нас будет возить микроавтобус. Почему-то наши русские "международные" права, за которыми я шесть часов стоял в очереди в родном ГАИ (ГИБДД), тут не действуют. Расс, усевшись на преподавательский стол и положив ноги ко мне на парту (хорошо, что я был сыт и благодушен), начал рассказывать о том, что ездить надо так, чтобы между тобой и машиной впереди было расстояние в четыре секунды. Это и оказалось главным местным ПДД. В зависимости от того, что именно перед тобой едет, расстояние меняется. Так, если впереди грузовик, то секунд должно быть двенадцать. Расс раздал нам книжечки "Что должен знать каждый водитель", страниц на 25 - это и есть правила. Прочитав книжечку, можно идти в полицию сдавать теорию. Потом пять часов катаешься с инструктором, и можно сдавать вождение. В книжечке рассказано про 5-6 дорожных знаков. Правил проезда перекрестков просто не существует, все строится на подчинении сигналам светофора. И я не раз уже видел, как водители, подъехав одновременно к равнозначному перекрестку, стоят и машут друг другу: проезжай, мол! Можно поворачивать в разные стороны на красный сигнал светофора, но в определенных ситуациях, можно пересекать двойную осевую линию, но если она желтого цвета, а если она белая и прерывистая, то этого делать не следует. Многие правила носят рекомендательный характер. Я, конечно, сразу записался на сдачу теории, поскольку всегда считал себя самым умным. В назначенный день я все-таки этот экзамен сдал, но набрал шесть штрафных баллов из восьми возможных. В полицейский участок нас привезла одна из бабушек, Сьюзан. Платишь 13 баксов, смотришь в специальную штуку на предмет дальтонизма и вообще зрения. Затем тебя просят назвать твой рост, вес, цвет глаз и волос - это вноситься в бланк водительского разрешения, потому что это не просто бумажка на право управлять авто, а документ, удостоверяющий личность американца. Потом тебе дают билет с 25 вопросами и большим количеством разных ответов, из которых надо выбрать - и обвести - правильный. Ты садишься в уголок с книжечкой и начинаешь обводить. Можно было попросить сдавать экзамен на русском языке (там есть вопросники на всех языках) или с переводчиком, но бабушки почему-то очень просили нас сдавать тест по-английски. Думать над вопросами можно было сколько угодно, причем со словарем. Мне хватило десяти минут. Я сдал свой листочек тете-офицеру, она откуда-то из-под стола достала шаблон с дырками, соответствующими правильным ответам, совместила с моим листочком, и стало ясно, что у меня шесть ошибок. Я спорить не стал. Она меня поздравила и выдала TIP - временное водительское удостоверение, позволяющее рулить в присутствии полноценно лицензированного водителя. Потом начались уроки вождения. Я вроде как водил до этого в Москве и по России в целом лет десять, причем последний год-два довольно интенсивно. Но это, оказывается, ничего не значит. Сдавать надо было на "Шевроле-Кавалере". Здесь, в Штатах это одна из самых маленьких машин, размером, наверное, с нашу "Волгу". Естественно, трансмиссия автоматическая, усилитель руля, АБС, за 100 лошадей, кондишн, все при ней, так что ездить - одно удовольствие, особенно после родной копейки со сгоревшим сцеплением. Но на первом занятии Расс повез меня в жилой район с одноэтажными частными домиками. Сплошные улочки, днем движения нет, много перекрестков равнозначных дорог. Первые полчаса я рефлекторно хватался рукой за рычаг переключения передач и искал ногой несуществующую педаль сцепления. Рассел смеялся и издевался, пока я не сказал ему, что русские машины зато проезжают 35 миль на одном галлоне бензина. Это его загрузило, так как бензин тут за последние полгода подорожал вдвое, и сейчас галлон (3,74 л) обычного неэтилированного стоит $1,55, что дорого. Отыгравшись таким образом, я почувствовал себя уверенней и поехал совсем хорошо. ПЕДАЛЬ В ПОЛ Второе занятие было посвящено городской езде с преодолением разнообразных перекрестков и изучению особенностей работы местных светофоров. А на третьем занятии началось то, чего я ждал с нетерпением и боялся одновременно - езда по хайвэю (ХВ) - дороге прямой и ровной дороге в 4-6 полос, направления движения разделены бетонным барьером, без перекрестков и светофоров, минимальная скорость, по законам Мичигана, 45 миль в час, а максимальная - 75. Самое же непривычное то, что при выезде с примыкающей дороги на ХВ надо не притормаживать, как в России, а разгоняться по методике "педаль в пол", и только после того, как наберешь миль 60, есть смысл начинать высматривать, а есть ли, собственно, место в потоке машин, куда можно встать, ведь разгонная полоса кончается! К счастью, мне разгонной полосы хватило, и я почувствовал - не знаю каким местом - как и что надо делать. Кстати, при "педали в пол" автоматическая коробка понимает, что происходит что-то не совсем обычное, и резко переходит на понижающую передачу, буквально выстреливая машину вперед. В общем, на третьем занятии мы проехали миль 80, доехали до озера Эри, и Расс показал мне местную атомную станцию, которой после нашего Чернобыля все местные очень боятся. Уроки продолжались по полтора часа и проходили в разное время, по будням и выходным - инструктор просто назначал мне дату и время следующего занятия и спрашивал, куда за мной заехать. Хорошо, что за нас все оплатил добрый дядя Форд. Каждый урок вождения по прейскуранту автошколы стоит 43 бакса. За эти деньги инструктор, задрав ноги на панель приборов, сидит рядом с тобой, обсуждает достоинства русской водки, автомата АК-47(у), рассказывает о том, как он двадцать лет служил на Тихом океане. Но с теми, кто водил хуже, чем я, Рассел начинал орать, брызгал слюной - "Куда, блин, едешь под этот, блин, самосвал!". На перекрестках он хватал учеников за голову и крутил ею в разные стороны, приговаривая, что сначала надо посмотреть налево, потом направо, а только потом ехать. БАЛЛЫ. ХАЙВЭЙ. СТЕПЕНЬ СВОБОДЫ После пяти занятий по вождению можно сдавать экзамен в полиции. Сдавать надо на той машине, на которой собираешься ездить, поэтому нам перед экзаменом выдали по новенькому - машинке нет еще и месяца - "Форду-Фокусу". Машина маленькая, как вазовская десятка, мощненькая - 120 лошадей, со всеми наворотами - кондишн, АБС, коробка-автомат, усилитель руля и тормозов, музыка родная четыре канала, полный злектропакет, в том числе и силовые зеркала с одной кнопки, датчик дождя, подушки безопасности и все прочее. Конечно, при переключении передач ощущается некоторый провал в динамике, но все равно никакие даже супер-инжекторные "Жигули" рядом не лежали и еще лет триста не лягут! Так вот, платишь за экзамен 40 долларов, приезжаешь на площадку с разметкой для парковки задом и передом, и там симпатичная девушка-экзаменатор, пытаясь собрать развевающиеся по ветру волосы, старается втолковать тебе, что надо сделать. Мне ее, бедную, жалко стало - день был прохладный, а она только в футболке была, и я постарался сдать "парковочную" часть экзамена поскорее. Закончив каждый маневр - разворот, парковку или еще что-то, надо побибикать, закончил, мол. Хорошо, что не прокукарекать! Не заработав на площадке ни одного штрафного пойнта, поехали на "дорожную" часть экзамена. Она состоит в том, что надо полчаса ездить по городу и хайвэям, выполнять просьбы экзаменатора и при этом ничего не нарушать. С этим у меня было сложнее. Девушка все время что-то чиркала карандашом в своей тетрадке, но при этом не переставала расспрашивать меня о России и выражать сочувствие: как же это, мол, я далеко и надолго заехал. Это меня несколько отвлекало, но я был суров и продолжал рулить - однажды, правда, чуть было не проехал с размаху перекресток без остановки. За это или за что другое, но она поставила мне 17 из 25 штрафных баллов. Экзамен, тем не менее, был сдан, и я поехал в полицию. Там меня сфотографировали. Фотограф попросил улыбнуться, и поначалу я улыбался кисло - настроение было не очень, но потом разглядел на штативе под камерой портрет местного мэра, скорчившего уморительную рожу, и рассмеялся. На руки, тем не менее, мне выдали не права, а временную бумажку о том, что они у меня есть. Постоянные права обещали прислать по почте в течение недели. В бардачке машины, которую дал нам университет, кроме инструкции по эксплуатации и номера телефонa, куда звонить в случае чего, лежало большое проникновенное письмо от наших бабушек, начинающееся с поздравления с еще одной степенью свободы в этой стране. Далее следовало уведомление, что ездить можно везде, но степень нашей свободы ограничена пределами штата Мичиган, а месячный пробег не должен превышать 1.000 миль. Вот так облом, ведь мы уже давно рассчитали маршруты самых дальних путешествий, да и для того, чтобы посетить наиболее живописные места Мичигана, надо пилить на север миль 400-500, а потом еще обратно. Придется, видимо, эти правила игнорировать, тем более, что они введены только с этого года, а до этого наши предшественники умудрялись заезжать даже в Мексику, что не только далеко, но и незаконно, так как с нашей визой В1/В2 границы США пересекать нельзя, и, если поймают, обещают высылать сразу в Россию, не дав возможности заехать в Детройт за вещами. МЯГКОЕ НЭБО. БУМАГИ. КРОСС-КУЛЬТУРА Диборн, где мы живем, - это город в 15-20 километрах от Детройта. Площадь города километров 10 на 15, но большинство зданий одно-двухэтажные. Здесь только живут. Единственное - и главное предприятие - "Форд", которому здесь принадлежит все. История гласит, что сам Генри Форд приехал сюда в 1939 году и решил основать здесь свое производство. Сейчас в Диборне расположена мировая штаб-квартира "Форда" - огромное здание типа телецентра "Останкино", экспериментальные производства, офисы и почти все исследовательские и производственные лаборатории - куда мы, собственно и приехали. Но работа как таковая еще не началась. Мы все больше учимся, присматриваемся, посещаем разные занятия и семинары. На второй день пребывания в Детройте нас представили преподавателю английского языка. Его зовут Питер. Для начала он всех протестировал по TOEFL - это заняло часа полтора, а потом, после обильного ланча, начал вести со всеми индивидуальные беседы, записывая все, что мы говорим на пленку. Как выяснилось, у этого Питера есть собственная фирма по обучению людей языку. Наши занятия с ним идут по утрам (с семи часов), три раза в неделю по полтора часа. Питеру уже под шестьдесят, но он моложав, похож на боксера, энергичен и настойчив. Вместе с тем, он умен, образован и артистичен, а главное - легко держит внимание девятнадцати абсолютно разных людей в течение полутора часов и у каждого добивается прогресса. Несмотря на то, что вставать утром приходится в 5.45, спать особо не хочется - Питер рассказывает много интересного, да и манера преподавания у него весьма своеобразная. Объясняя, как надо произносить по-американски гласные, он запросто может залезть на стол с ногами и в самой верхней части доски нарисовать открытую пасть с зубами и языком, мягким небом, альвеолами и прочим, показывая, куда и как надо прижимать язык и насколько широко должен быть открыт рот. Все занятия - и по языку, и по специальным предметам, все семинары и лекции сопровождаются раздачей огромного количества материала, поэтому сейчас, через месяц после приезда у меня накопилось уже килограмма четыре всяких бумаг. Тут во время лекций студенты не строчат, как сумасшедшие, а внимательно слушают преподавателя и задают вопросы. Все, что должно быть записано, - записано, переплетено и даже роздано студентам заранее. Был у нас тут недавно семинар по матлабу - это такая среда программирования для всяких научных и инженерных целей. Так вот, к этому семинару, который вел профессор-араб, выдали две толстых книги с формулами и графиками. А через два дня у нас новый семинар, уже по системному мышлению То есть к отъезду придется, наверное, заказывать контейнер, чтобы все это увезти. Помимо специальных семинаров, есть у нас еще кросс-культурные. Ведет их наша бывшая соотечественница Наташа, которая лет 13 назад вышла сюда замуж. Теперь она, по идее, должна помочь нам адаптироваться к местной жизни. Послушав ее, я понял, что для того, чтобы адаптироваться, надо стараться внешне ничем не отличаться от американцев, так же по-идиотски всем улыбаться и вообще активно перенимать их образ жизни. То есть человек полощет нам мозги на тему того, как скорее стать такими же, как она. Я таким становиться не хочу, поэтому, сходил на половину одного семинара, посмотрел, дался диву, плюнул и забил на всю эту кросс-калчу (cross culture), хотя она имеет место после работы в уютном зальчике, где есть удобные диванчики, кофе, разнообразные булочки и прочие вкусности на халяву. Я предпочитаю обмениваться культурой с аборигенами в реальной жизни, в барах, например, за бильярдом, или в других созданных для этого местах. Но об этом - в следующий раз. /Работа/